Необходимо терпеливо понести свою душу, это своего рода духовное истощание, та нравственная Гефсимания, в какой сильнее, чем когда-либо, познается свое духовное ничтожество, тяжесть своего жизненного креста, страх пред неодолимостью всевозможных препятствий и скорбей жизни, тоска от внутреннего разъединения с людьми, даже любимыми, тяжкая агония, оставленность Богом и почти физическое ощущение всей несветимой тьмы зла и греха. В этом тяжелом душевном кризисе более, чем когда и в чем другом, потребно смирение. У нас не было бы той страшной муки и боли, какие, как буря, захватывают нас во время душевных крушений, если бы мы не переоценивали себя, были крепки верой и всегда бы не только помнили, но и чувствовали сердцем и предощущениями надежды Его последние слова: Я с вами во все дни до скончания века (Мф. XXVIII, 20).

Конечно холод мертвого долга не то, что живая теплота милосердной любви; раздражительность – далеко не то, что терпение, и т. д.; но эти смены весны и лета духовной жизни ненастной осенью и хмурой зимой упадка духовной энергии, некоторого как бы утучнения плоти при видимом исчезновении “жирка” – все это неминуемо, и эту полосу не раз приходится, видно, всем пережить. Говоря словами Апокалипсиса, здесь терпение и вера святых (Откр. XIII, 10). Вот что здесь необходимо. “Где ты был, Господи?” – некогда горестно воззвал Великий Антоний, когда после долгой и мучительной борьбы он претерпел и справился с изнурительным недугом искушения. Вы знаете, что ответил ему Бог – что Он все время был около Антония и смотрел на его подвиг. Несомненно, и теперь близ Вас Господь, и, быть может, гораздо ближе около “поверженной” и немного как будто уставшей, чем около “гордой” Его силой.

Вы, конечно, отлично знаете, что можно читать ежедневно полунощницы и т. д. и быть очень посредственным христианином, и можно делать как будто самое обычное, серое повседневное дело и быть выше пустынников, все время посвятивших подвигу и молитве. Никогда не надо, по-моему, назначать себе молитвенных программ, но надо непременно вырабатывать в себе постоянное памятование о Боге и о вечном, и дух сокрушения и сострадания. Все это не так-то скоро удается и никогда почти не приходит “с соблюдением”. Я чувствую, как теперь страшно трудно сохранить свой внутренний мир, как трудно хранить смирение, когда многое вокруг нас вызывает на осуждение, негодование и гнев, когда так все насыщено и напитано самолюбием и гордостью, как трудно быть кротким, как еще труднее любить и хранить внутреннюю тишину, среди которой только и возможно слышать благодатное веяние Святого Духа Божия. Но невозможное для человека возможно для Бога! Нам невозможно часто изменить внешние условия своей жизни, невозможно избежать многих повседневных неудобств и житейских скорбей, но Богу возможно все это обратить нам на душевную пользу и дать нам для этого терпение. Когда смиришься пред обстоятельствами своей жизни и пред теми, с кем не без воли Божией живешь, то легче становится переносить их и хорошо и тихо бывает на сердце.

Смиримся пред этой благой ведущей нас ко спасению десницей Божией и одно только всегда будем вопиять Ему от сердца: “имиже веси судьбами спаси мя”.

Нас везде остается малое стадо. Что мы без Него? Или кто или что может устрашить нас, если Он с нами, если пребываем в Его любви? Не скудость страшна, а страшно, когда оскудевает любовь, когда исчезает смирение, когда остывает душа без молитвы, когда меркнет свет веры, когда эта земная жизнь с ее суетой, соблазнами и беззаконием вытесняет память о будущей, к какой всегда надо готовиться. Но Он Сам сказал: “Не бойся, малое стадо”, не только Его ближайшим ученикам, но и всем верующим. Не молю, чтобы взял их от мира, – просил Он некогда Отца. – но чтобы сохранил их от зла (Ин. XVII, 15). Это буди, буди со всеми нами.

(Печатается по изданию: Православный церковный календарь. 2008. Издание Соловецкой обители. С. 324–325.)