«Объятия Отча отверсти ми потщися, блудно иждих мое житие…» (Седален по 3-й песни в Неделю о блудном сыне)

Мы все, дорогие мои, вступаем во вторую подготовительную седмицу, которая начинается Неделей (так по богослужебному Уставу именуется воскресенье. – Ред.) о блудном сыне. Каждый год для нас наступают эти волнующие и такие пронзительные дни. И некоторые, может быть, думают: «Ну зачем, почему это? Каждый год, одно и то же…». Тянутся белые платочки в храм, слушают одно и тоже; одно и тоже говорят им батюшки, – а так мало внешне что меняется.
Песнопения, которые сегодня, в эту Неделю, в этот день, поются в храме, особенно близки монашествующим, ибо, когда в монастырском храме готовится постриг в монашество, братия особенно устремляется в храм, дабы вновь услышать то, что когда-то пелось каждому из них в день их пострига: «Объятия Отча отверсти ми потщися…». И вряд ли мы увидим кого-то из братий в храме, чье лицо не будет залито слезами, – как молодого монаха, еще только один год испытавшего жизнь иноческую после пострига, так и старого инока, который, может быть, едва обрел в себе силы подняться по церковным ступеням только ради того, чтобы встретить в обители еще одного собрата, для которого прозвучат эти слова: «Объятия Отча отверсти ми потщися…».

Есть такая традиция, дорогие мои, чтобы каждый христианин читал дома, келейно, а не только слушал в храме, Святое Евангелие. И опять спрашивают: «Почему каждый день нужно читать одно и тоже?» Казалось бы, мы все это знаем и уже слышали. Но иноки, с которых чаще всего берут пример добрые миряне, имеют обычай прибавлять к своему монашескому правилу, ежедневно совершаемому келейно, чтение одной главы из Евангелия. И часто присовокупляем еще и две главы из Апостола. Казалось бы, многие из них, проведшие уже долгие годы в обители, знают Евангелие почти наизусть. А почему читают ежедневно? Потому что есть такой закон духовный, дорогие мои: в меру чистоты жития бывает и мера знания вещей духовных. Каждого из нас, и иноков, и мирян, и всех, кто стремится жить по-христиански, постепенно, все больше и больше, кого-то маленькими шажочками, а кого-то – откровениями большими и великими, – Господь просвещает в жизни духовной ради следования по ней путем ко спасению. Ибо сколько бы мы не читали Евангелие, если мы стремимся жить так, как Евангелие нас вразумляет и напутствует, то постепенно каждый раз нам открывается нечто новое со страниц Святого Евангелия.

В прошлую неделю мы с вами слышали притчу о мытаре и фарисее. Сегодня – другую, о блудном сыне. Казалось бы (если смотреть на внешнюю канву), это совершенно не перекликается с тем, что сказано в притче о фарисее. Но, на самом деле, здесь есть то, самое глубокое для нашей жизни христианской, что нам открывается каждый раз, если мы внимательно и с молитвой вникнем в то, что Господь в этих евангельских притчах доносит до нас и ждет, чтобы мы это уразумели. В первой притче мытарь и фарисей молились в храме. Оба пришли за одним и тем же – совершать молитву, но как по-разному они это делали… И Господь по-разному воспринял их молитвы. Но есть нечто, что их объединяет. Да, фарисей превозносился и определенно лицемерил. Да, помыслы его были нечисты в духовном смысле (хотя сам он так не считал). Мытарь же, наоборот, считал себя нечистым во всем, в противоположность фарисею, почитавшему себя преуспевшим во всем духовном. Но каждый из них, кто-то правильно, а кто-то неправильно, – стремился к Богу. И вот это было в том и в другом неотъемлемым.

Так же и в сегодняшней притче отец имел двух сыновей, младшего и старшего, блудника и праведника. Но если мы подумаем о том, что их соединяло, что в них было общего, то и для того и для другого – это стремление быть счастливыми. Каждый из них по-своему воспринимал это счастье. Младший хотел, чтобы наконец-то он, который не получит большей части наследства (ибо он – младший, а по праву первородства старший станет полным наследником имущества отца), – построить свою жизнь так, как хочется ему. Не так, как ему диктуют, не так как от него хотят, а так, как хочется ему.

И вот он попросил отца своего: «Отче, отдай мне мою часть наследства. Пусть она будет меньше, пусть она будет не такой, которая достанется моему старшему брату, но она – моя». И отец милостивый и любвеобильный отдает ему положенную часть. Возрадовавшись, младший сын устремляется, казалось бы, на «свободу», и употребляет заработанное многими трудами, болезнями отца, доставшееся ему абсолютно даром. Мы говорим «даром» потому, что, скорее всего, и в доме отца своего вряд ли он был усердным тружеником. Этот юнец начинает проматывать то, что получил от отца, не зная ценности этого, не ведая какое настоящее и великое богатство он получил.

А в это время старший сын, который тоже хотел получить то, что ему принадлежало, который ради этого трудился и ради этого решил остаться рядом с отцом, который, наверное, думал, что конечно хорошо бы завести свое хозяйство, но лучше приложить труды к отеческому. И вот этот сын тоже в поисках, в ожидании своего счастья остался в доме отца.

И пришел тот день, о котором говорят современники: день «Ч» – тот день, когда открываются все сердца, когда жизнь каждого из нас (ибо это притча о нас с вами), жизнь каждого из нас подвергается оценке. И эту оценку не только мы ставим сами себе. Эту оценку нам ставят окружающие нас. Но самое главное, что оценку ставит нам наша совесть.

Когда несчастный юнец, заблудившийся, испытавший всю скорбь потери друзей, ибо зачастую «друзья» возникают только тогда, когда есть чем их угостить, а настоящих друзей, которые будут друзьями в любой момент твоей жизни, очень мало, – в этот самый момент несчастный, наконец, понял, чегó он лишился, чтó он потерял, понял от самого простого сравнения: «В дому отца даже наемники не терпят недостаток в хлебе насущном, а я, любимый сын, вынужден голодать и счастлив был бы, если бы мне дали питаться пищей свиней». Но и этого у него нет. И он приходит к отцу своему, который выплакал все глаза, ожидая его, и каждый день выходил на дорогу, дабы увидеть вдалеке знакомую и любимую фигуру сына. И отец ликует, отец радуется, отец падает ему на грудь, отец возвращает ему все, что он, казалось бы, безвозвратно промотал. И что еще важно, он велит свой родовой перстень одеть ему на палец. Это знак возвращения достоинства его рода. Тогда ведь многие были неграмотны и запечатлевали верность руки своего письма приложением к сургучному свитку перстня родового, что и говорило о том, кто есть автор письма, и кто приносит утверждение своих обязательств в этом письме, обязательств любви или обязательств возвращения долга. И что же мы видим, дорогие мои? Мы видим торжество и веселье в доме повсюду.

И мы видим старшего брата, который приходит с поля и, узнав о причине веселья в отцовском доме, становится весьма печальным. Казалось бы, вот он, младший сын, – грешник, а о нем отец со слезами на глазах радуется, как о возвращенной драхме, как о потерянной овце. И сын его старший, первородный сын, который, казалось бы, должен был вместе с ним возрадоваться, начинает на отца обрушивать упреки: «Я всю жизнь работал вместе с тобой. Я все время прибавлял, а не убавлял, то богатство, что ты имеешь. И ты не дал мне хотя бы козленка, для того чтобы я возрадовался и возвеселился с друзьями своими. И сейчас ты радуешься об этом блуднике?». И его не успокаивают, не утешают слова отца о том, что совершилось удивительное чудо: «Брат твой умер и воскрес, потерян был и нашелся».

Каждый раз, дорогие мои, когда мы будем приближаться к Святой Четыредесятнице, мы с вами будем слышать эти удивительные притчи и каждый раз мы будем вопрошать себя: «Кто я?» – сын, который отверз объятия отча, который, растеряв богатства, вернулся, и о котором возрадовался его отец. Или тот, кто считает себя праведным, и к каждому раскаявшемуся грешнику, которого с любовью приветствует отец, относится как ревнивец, желающий сосчитать, что сделал он и что сделал грешник, и кто большей награды достоин. И еще дорогие мои, несколько слов я хочу сказать вот о чем. Эта притча посвящена блудному сыну, вернувшемуся и брату его, праведному. Но в наших с вами рассуждениях как-то на задний план уходит образ отца. А ведь он с любовью встретил грешника, а праведнику сказал: «Все мое – твое».

К каждому из нас распростерты ладони Отца нашего Небесного! И каждый раз мы с вами, приходя в храм, видим эти распростертые на кресте к каждому из нас длани. И любовь уже Распятого на кресте – это та любовь, которая объемлет всех нас: и блудников – кающихся и потерявшихся, – и, может быть, в праведности своей тех, кто осуждает. И всех эта любовь ждет к себе. И нам сейчас отверзаются двери покаяния. И каждый из нас, пусть всмотрится в душу свою, и пусть найдет в ней то, что можно положить к ногам Христа, пробитым гвоздями.

И тогда объемлемые нашим любвеобильным Отцом мы сможем соединиться в истине для единого Бога в Причастии. Аминь