Когда человек мог сказать, что не имеет он нужды в беседе с Богом, в явлениях Божества благого? Даже и тогда, когда он не был еще грешником, даже и тогда он жаждал откровения высшего, как создание немощное, как ограниченное существо; тем более тогда, как он стал грешником, благословлять должен благость Божию, являющуюся ему в знаках видимых. До чего бы дошли люди в грехопадениях своих, если бы премудрый и всеблагий не просвещал омраченных грехом очей их, и не подкреплял слабой для добра воли своими явлениями?
Христианин! Никогда Бог не являл Себя на земле в таком обильном свете, в таких высоких образах, как Он явился тебе во Христе. Христианство есть полное откровение божества, – столько полно, сколько может оно быть полным на земле; оно есть самое духовное, самое чистое откровение божества, сколько может быть духовным откровение, назначаемое для сынов земли. Было время, когда Бог беседовал с людьми, как с детьми. Во Христе Он открыл то, что надлежало открыть для мужей. Для людей-детей Он являлся, и являл истину Свою в осязаемо-чувственных образах, открывал истины первоначальные на языке понятном для воображения и чувства. Как обилен, и как чист Божий свет, пролитый на тебя, христианин! Представь себе, что ты живешь язычником; представь все, что ты мог думать, что ты мог делать, оставаясь с языческими мыслями, с языческою душею. Ты ужаснуться должен тех грубых суеверий, тех отвратительных пороков, которые обременяли бы тебя, как язычника. Оставаясь иудеем, ты вздыхал бы под немощными и слабыми стихиями мира, под обрядами вещественными. Высокая, духовная истина явилась для тебя в Иисусе, в своем духовном виде. Как высока участь твоя, устроенная во Христе! К несчастию, порча растлила и умы и сердца наши, – и мы слишком мало чувствуем достоинство богоявления христианского. Чем заняты мысли, чем заняты сердца большей части из нас? О чем думают с услаждением? Чем восхищаются люди? Истина ли Христова, самая высокая, самая чистая, истина Божия наполняет собою души? О, нет! у людей часто изливаются сердца в веселии и радости, в восторгах самых сладких, но только не свет Христов услаждает их. Земным, часто ничтожным, часто вредным заняты их мысли и сердца: любят тьму, паче света. То что дано знать человеку для жизни земной, дознают со всею ревностию: а то, что открыто для жизни вечной, признают за ненужное, или за излишнее; науку жить на земле для земли делят на отрасли, разбирают по частям, пересматривают простым и искусственным оком, стараются заметить все стороны с отчетливою точностию; а лучшую науку – науку жить для неба – оставляют в стороне, или занимаются ею, но довольно холодно. Заботы о земле подавили деятельность христианина – того самого христианина, который должен жить преимущественно для одного неба, которого Отец небесный столько благоволил и благоволит искать для себя одного, хощет исполнить собою одним, в котором – хощет открыть славу Свою.
Тайна, самая высокая тайна, открыта для христианина при крещении Христа Иисуса. По единогласному свидетельству святых евангелистов, крестився Иисус, взыде абие от воды, и се отверзошася Ему небеса, и виде Духа Божия сходяща яко голубя, и грядуща на Него. И се глас с небесе глаголя: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих (Мф. III, 16–17). Отец небесный свидетельствует о Себе гласом с неба, что Он есть Отец возлюбленного Сына. Благоговей, христианин, и поклоняйся Богу Отцу! Сын погружается в воде крещения, и глас с неба наименовывает Его Сыном Отца небесного. Креститель Сына свидетельствует, что до того времени не знал он Сына, но в крещении познал, что Он есть Сын Божий; что Он есть тот, который, родившись после него, предшествовал ему, так как был прежде него, так как есть первый из всех, – вечный (Ин. I, 30–34). Благоговей, христианин, и покланяйся крещающемуся Богу Сыну! Дух Святый – не дух человеческий, не Дух сотворенный, а Дух Cамого Божества, Дух с славою и силою Божества: но Он является отдельный и от Отца, и от Сына, в телесном виде. Благоговей, христианин, и поклоняйся Богу Духу Святому! Так, свято поет Церковь: «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, поклонение Троице явилось нам». Если представим себе, что тайна Святой Троицы не была открыта с такою ясностию и определенностию самим патриархам, самим пророкам, всем ветхозаветным праведникам; если представим, что она в полном свете в первый раз открыта только при крещении Христа Иисуса: то каким глубоким благоговением должны исполниться сердца наши к сей тайне? Все прочее, что может познавать человек о Боге, о Его свойствах, далеко – ниже сей тайны: это самая глубокая, самая внутренняя тайна существа Божия, которой человек сам по себе никогда дознать не мог и не может. Потому-то верно именует Церковь день сей днем богоявления: ибо непостижимый Бог явился ныне людям.
Христиане-братия! понимаем ли, чувствуем ли мы богатство благости Божией, озаряющей нас столь чудным светом своим? Мысль о Троичном Божестве составляет отличительную принадлежность откровения христианского; но составляет ли она для наших мыслей мысль необходимую? Или, так много у нас мыслей в душе, что и столь высокая мысль едва ли когда находит в нас себе место? Многие ли размышляют, кто для нас сей Сын, крещающийся в Иордане? Кто для нас Дух Святый, сошедший на крестившегося Иисуса? (Мф. III, 16). Вступая в истинную веру, мы крестились во имя Отца и Сына и Духа Святого; это значит, что, по вере Церкви и Слова Божия, без веры в Святую Троицу, нельзя быть в истинной христианской вере, нельзя и считаться истинно верующим в Бога: но так ли мы думаем теперь о тайне сей? Возлюбленный брат! ужели нет у нас с тобой и столько любви к правде, чтобы вспомнить об имени, которое я и ты носим на себе, – об имени христианина, и об обязанности, возложенной на нас сим именем при крещении нашем?
Отче, Сыне и Душе Святый! Просвети нас светом Твоим, – омрачаемым нерадением о своем спасении и о Твоих тайнах. Аминь.
(Источник: Слова, беседы и речи Филарета (Гумилевского), архиепископа Черниговского и Нежинского. СПб., 1883. С. 37–41.)